Хорал [litres] - Кент Харуф
Она постучала в дверь и застыла в ожидании. В голове не было ни одной мысли. Спустя какое-то время на крыльце над ее головой включилась желтая лампа.
Мэгги Джонс открыла дверь в банном халате, ее черные волосы уже растрепались от сна. Лицо выглядело проще, чем днем, – не таким эффектным без макияжа и слегка припухшим. Пояс не был завязан, и, пока она отпирала дверь, халат распахнулся, и из-под него показалась нежно-желтая ночнушка.
– Виктория? Это ты?
– Миссис Джонс. Можно с вами поговорить? – спросила девушка.
– Ну, милая, да. Что стряслось?
Девушка вошла в дом. Когда они проходили через гостиную, Мэгги взяла с дивана плед и накинула его на плечи гостье. Затем они час сидели за столом в кухне в тишине ночи, разговаривали и пили горячий чай, пока все соседи спали, мерно дышали и видели сны в своих постелях.
Девушка сидела за столом, грея руки о кружку. Постепенно она начала рассказывать о своем парне. О том, как они проводили ночи на заднем сиденье его машины, припаркованной в пяти милях к северу от города, на проселочной дороге, обрывавшейся у заброшенной фермы с ветхим сараем и поломанным ветряным насосом, где редкие низкие деревца чернели на фоне темного неба, а ветер дул в открытые окна автомобиля, принося с собой запах полыни и летнего разнотравья. Как они любили тогда. Она кратко рассказала об этом. О том, как он пах в ее объятьях кремом после бритья, о касаниях его рук и поспешности, с которой они это делали, о тихих недолгих разговорах после. А потом они всегда ехали домой.
– Да, – сказала Мэгги. – Но кто он?
– Парень.
– Разумеется, милая. Но как его зовут?
– Я не хочу говорить, – сказала девушка. – Он не захочет ребенка. Он не признает его. Он не из таких.
– Что ты имеешь в виду?
– В нем нет отеческой любви.
– Но он должен взять на себя хотя бы часть ответственности, – возразила Мэгги.
– Он из другого города, – сказала девушка. – Не думаю, что вы его знаете, миссис Джонс. Он старше. Он не из школы.
– Как ты с ним познакомилась?
Девушка окинула взглядом безупречную кухню. Тарелки сохли на сушилке у раковины, белые эмалированные банки стояли ровным рядком под сверкающе чистыми навесными шкафчиками. Она укутала плечи в плед.
– Мы встретились летом на танцах, – проговорила она. – Я сидела у двери, он подошел и позвал меня танцевать. Он был красивым. Когда он позвал меня, я ответила: «Я тебя даже не знаю». А он возразил: «А что тут знать?» – «Ну, кто ты?» – спросила я. «А это важно? – спросил он. – Это не важно. Я просто прошу тебя выйти в зал и потанцевать со мной». Порой он так выражался. И я сказала ему: «Ладно. Посмотрим, умеешь ли ты танцевать, кто бы ты ни был, раз уж не хочешь представиться». Я встала, и он взял меня за руку и повел на танцпол. Он был еще выше, чем мне показалось сначала. Тогда все и началось. Вот так.
– Потому что он хорошо танцевал, – сказала Мэгги.
– Да. Но вы не понимаете, – продолжила девушка. – Он был милым. Он был добр ко мне. Он говорил мне приятное.
– Правда?
– Да. Он говорил приятное.
– Например?
– Например, однажды он сказал, что у меня красивые глаза. Он сказал, мои глаза – как черные бриллианты, сверкающие на фоне звездного неба.
– Так и есть, милая.
– Но никто и никогда мне такого не говорил.
– Нет, – согласилась Мэгги. – Они никогда не говорят.
Она выглянула в дверной проем, ведущий в другую комнату. Подняла свою кружку с чаем, отпила из нее и поставила на стол.
– Продолжай, – попросила она. – Хочешь рассказать до конца?
– Потом я начала встречаться с ним в парке, – сказала девушка. – Оттуда он меня забирал. Возле зерновых элеваторов. Я садилась к нему в машину, и мы ехали в кафе «У Шаттук» на шоссе, съедали по гамбургеру или что-то в этом духе, а потом катались часок по окрестностям с открытыми окнами, болтали, он говорил забавные вещи, радио было настроено на Денвер, ночной воздух наполнял машину. А после, спустя какое-то время, мы всегда приезжали к той заброшенной ферме и останавливались. Он говорил, что она только наша.
– Но он никогда не приезжал забрать тебя к твоему дому?
– Нет.
– Ты не хотела этого?
Девушка покачала головой.
– Не при маме же. Я попросила его так не делать.
– Понимаю, – откликнулась Мэгги. – Продолжай.
– Больше и рассказывать нечего, – закончила девушка. – Когда начались занятия в школе, в конце августа, мы еще пару раз катались вместе. Но что-то изменилось. Не знаю что. Он ничего не говорил. Он не предупредил меня. Просто перестал меня забирать. Однажды он просто больше ко мне не приехал.
– Ты не знаешь почему?
– Нет.
– Ты знаешь, где он сейчас?
– Не уверена, – сказала девушка. – Он что-то говорил про Денвер. Он знал кого-то в Денвере.
Мэгги Джонс пристально изучала ее. Девушка выглядела уставшей и грустной; закутавшаяся в плед, она была похожа на жертву крушения поезда или наводнения, на печальный обломок катастрофы, которая обрушилась на нее, сбила с ног и понеслась дальше. Мэгги встала, взяла их кружки, выплеснула остатки чая в раковину. Остановилась у стола, глядя на девушку.
– Но, милая, – воскликнула она горячо, – ради Бога! Неужели ты ничего не знала?
– О чем?
– Вы вообще как-то предохранялись?
– Да, – ответила девушка. – Он предохранялся. Но пару раз защита рвалась. По крайней мере, он так говорил. Он мне так сказал. После, когда я возвращалась домой, я пользовалась горячей соленой водой. Но не помогло.
– В смысле, горячей соленой водой?
– Я впрыскивала ее внутрь.
– Но ведь это больно?
– Да.
– Ясно. И теперь ты хочешь его оставить.
Девушка взглянула на нее быстро, испуганно.
– Ведь ты не обязана, – сказала Мэгги. – Я схожу с тобой к доктору, помогу тебе поговорить с ним. Если ты этого хочешь.
Девушка отвернулась от стола в сторону окна. Стекло отражало все предметы в кухне. А вдалеке виднелись темные дома соседей.
– Я хочу его оставить, – все еще глядя в окно, произнесла она мягким и ровным голосом.
– Ты уверена?
– Да, – сказала она.
Повернулась к Мэгги. Ее глаза казались очень большими и темными, она не моргала.
– Но если ты передумаешь…
– Знаю.
– Ладно, – проговорила Мэгги. – Думаю, нам лучше
